42. Оксман Азадовскому

<Саратов> 26 декабря <1950>

Дорогой Марк Константинович,

давно чувствую себя бесконечно виноватым перед вами. На письмо ваше сразу не ответил потому, что был в настолько тяжелом состоянии, что боялся заразить своей ипохондрией вас даже на расстоянии 1400 километров. Вести о вашей болезни заставили в этом отношении быть еще более осторожным.

Но, так или иначе, и вы пошли на поправку, да и я себя взнуздал, чтобы к новому году быть в полном порядке. Вчера отчитал на юбилейном заседании свой доклад (он был единственным) на тему «Агитационная литература декаб­ристов» и сразу почувствовал себя помолодевшим и поздоровевшим. Захоте­лось работать — и я принялся за окончание «Пифагоровых законов»1. Авось к новому году и этот долг 25-летней давности будет мною погашен. Долгов мно­го, понимаю хорошо, что так и помру несостоятельным должником, но, ей-богу, ответственность за это должны нести и мои неугомонные гонители. Ког­да Антонине Петровне приходится невтерпеж, я ее «успокаиваю» словами про­топопа Аввакума2.

Ваше письмо мне понравилось своей тональностью — вот что значит оку­нуться в свою стихию, войти в круг своих тем и интересов, отрешиться от повседневной «суеты» и мелочей жестокого быта! Не сомневаюсь, что ваш Бестужев отразит в полной мере это возвращение к жизни. Говорил о вас с

156


А. П. Скафтымовым, который даже позавидовал вашим возможностям спо­койной научно-исследовательской работы в ленинградских условиях. Он спит и видит, как бы только ему уйти от лекционной и всяческой иной универси­тетской и общественной работы, жить на пенсию и иметь возможность делать только то, что отвечает душевным склонностям его как специалиста. Конечно, в Саратове ему этого добиться трудно, — он у нас как «святой, местно чти­мый». Но после своего 60-летия он как-то сразу сжался, затем расклеился, а сейчас впал в ипохондрию вроде моей. Но я бы, с его биографией, конечно, распорядился бы собою более целесообразно3. Вы спрашиваете о моих «де­лах» — они без перемен, но эта стабильность на самых невыгодных позициях превращает меня из «субъекта» только в «объект», судьба которого зависит только от игры случая. Ничем хорошим все это кончиться не может. Надо уйти в другой вуз, в котором я был бы уже бывшим саратовским профессором, а не декабристом с десятилетним стажем. Но этот переход связан с новым офор­млением прописки, что требует новых особых решений. Переезд должен быть согласован не только по академической линии. Новое передвижение крайне осложняется необходимостью переброски книг, которых осталось не так мно­го, но жить без которых нельзя. Уехать налегке можно было бы при наличии своего угла, в котором могла бы переждать Ант<онина> Петровна, но такого «угла» у нас нет. Ну, да не стоит об этом разводить нуду!

Очень меня заинтересовал ваш запрос о слове «декабрист», в моем арсенале против вашего «1857 г.» говорят только записки Н. М. Сатина (в сб<орнике> «Почин»), где слово «декабрист» он вкладывает в реплику какого-то генерала в 1838 г. (или в 1840 г.?)4. Но, конечно, он мог бессознательно модернизировать диалоги своих старых знакомых. Одно бесспорно — широкого распространения «до амнистии» слово «декабрист» не имело. Герцен едва ли его выдумал — он воспользовался ходячей терминологией, не закрепленной в печати5.

Вы спрашиваете, куда я отдал свою статейку о декабристах. — Она мне была «заказана» Б. Е. Сыроечковским и Н. М. Дружининым для юбил<ейно-го> сборника Института Истории6.

От всей души поздравляем вас и Лидию Владимировну с новым годом. Желаем вам здоровья, бодрости, успехов, исполнения всех желаний в ближай­шие же дни 1951 г.!

Ваш Ю. Оксман

1 «По мере сил веду к окончанию статью о «Пифагоровых законах», — писал Оксман С. А. Рейсеру 19 декабря 1950 г. — Начал ее 25 лет назад, но сейчас, конечно, делаю все иначе, чем первоначально намечал. Мне кажется, что получается нечто очень существенное по нескольким линиям» (РГАЛИ. Ф. 2835. Оп. 1. Ед. хр. 413. Л. 34). См. также примеч. 15 к письму 39; примеч. 6 к письму 71.

2 Имеются в виду слова протопопа Аввакума (в ответ на вопрос его жены: «До­лго ль-де, протопоп, сего мучения будет?»): «Марковна, до самыя до смерти».

3 Видимо, Оксман имеет в виду внешне благополучную биографию А. П. Скаф­тымова, который уже в 1921 г. стал профессором Саратовского ун-та и отдал почти 35 лет преподавательской деятельности (с 1955 г. — на пенсии).

157


4 H. M. Сатин приводит в своих мемуарах слова генерала Г. X. Засса, сказавше­го в июне 1837 г., когда в его часть прибыли ссыльные из Сибири: «Это декабристы! Просите их сюда» (Сатин H. M. Отрывки из воспоминаний // Почин. Сб. о-ва любителей рос. словесности на 1895 г. М., 1895. С. 241. Ср.: Рейсер С. А. О слове «декабрист» //Сибирь и декабристы. Вып. 2. С. 176—177).

Николай Михайлович Сатин (1814—1873) — поэт и переводчик; участ­ник кружка Герцена и Огарева.

5 См. примеч. 13 к предыдущему письму.

6 См. примеч. 9 к письму 37.