Валерий Дмитриевич ГУБИН
ТАНЦЫ В НАЧАЛЕ ВЕКА
Фантастический рассказ
Художник С. Ю. Гаврилова
Корабль приближался к Земле. Позади были несколько лет тяжелого,
каторжного труда, бесконечные посадки на колонизованные планеты, исследования,
переговоры, ремонт, выматывающее чувство постоянной опасности. Последние сутки
прошли без сна, все собрались в рубке центрального поста и смотрели на яркую,
заметно увеличивающуюся точку впереди — это было Солнце — свое, уютное,
спокойное, домашнее Солнце. Никто не разговаривал, да и говорить больше было не
о чем, каждый думал о своем, но все думы одинаково тяжелые и тревожные. На Земле
со времени их отлета прошло двадцать лет. Как-то их встретят те, кто жив, и как
им переживать известие о неизбежной смерти многих близких? Смогут ли они
приспособиться к новому времени, состарившимся друзьям и взрослым детям?
Уже несколько часов работала система торможения, корабль терял скорость,
стремительно падая в поле притяжения родной звезды. И тут резкий голос в
динамике заставил всех вздрогнуть:
— Капитан! Станция дальнего оповещения не отвечает!
Капитан наклонился к пульту:
— Может быть, они нас еще не заметили?
— Исключено, мы уже пятнадцать минут в зоне их видимости.
И опять тишина и одна мысль у всех: что случилось со станцией? Просто
невероятно, что их до сих пор не засекли. Странная беспечность!
Еще два часа томительного ожидания и снова:
— Капитан! Луна тоже молчит!
— Этого не может быть, — капитан вытер потное красное лицо, — вы
слышите, — крикнул он в микрофон, — этого не может быть!
Динамик молчал.
Капитан обвел рубку отсутствующим взглядом, потом скомандовал:
— Все по местам! Выходим на околоземную орбиту!
— В зону без направления входить нельзя, — крикнул штурман, — мы
обязательно в кого-нибудь врежемся.
Бросившиеся к выходу замерли, остановленные этим криком.
— Я сказал: по местам! — рявкнул капитан и неожиданно для себя грубо
выругался.
Ничего страшного не случилось. Корабль спокойно лег на орбитальный курс,
правда, на самую отдаленную траекторию, по настоянию штурмана. Несколько человек
в рубке напряженно вглядывались в экран, по которому уже плыла поверхность
планеты — любимой, долгожданной и пугающей своим неожиданным молчанием. Не
отвечал ни один маяк, лишь мерный треск космических разрядов доносился из
эфира.
— Капитан! — прошептал штурман. — Это не Земля.
— Вы сошли с ума? Почему не Земля? Вот Австралия, а вон Новая
Зеландия.
— Вроде бы похоже. Но на Новой Зеландии никогда не было лесов, вообще
никакой растительности, по крайней мере, на моей памяти — там ведь три
стратегических космодрома.
— Все это похоже на сон, — старший оператор тяжело дышал в затылок,
наваливаясь сзади.
— Подождите, вон Антарктида, сейчас мы увидим заводы ракетного топлива,
и все станет на свои места.
Но внизу простиралась безжизненная белая пустыня и не было видно никаких
признаков человека.
— Черт возьми, почему здесь так жарко, — капитан опять вытер лицо, —
включите же кто-нибудь вентиляцию!
— Смотрите, корабль, какой странный, — штурман быстро крутил ручки
надстройки. В океане под ними шел корабль, огромный, белый, отчаянно дымящий
тремя трубами. — Какой-то древний монстр!
— Мне кажется, я его видел, — пробормотал оператор, — одну секунду, не
упускайте его из виду.
Он выскочил из рубки. Штурману удалось увеличить изображение. Были даже
видны огромные фонтаны брызг, поднимаемые носом корабля, — внизу сильно
штормило. Опять загремели шаги оператора, он ворвался, тяжело дыша, держа в
руках толстый альбом в кожаном переплете.
— Это атлас старинных кораблей, мое хобби, — он судорожно листал
страницы, — вот, так я и знал. Это «Принцесса Элизабет». Первый рейс совершила в
1906 году, в 1914-ом торпедирована немцами.
«Принцесса» исчезла за краем экрана, и в ту же секунду океан закрыли
плотные, темные облака.
— Что же все это значит? — спросил кто-то.
— Это значит, что там внизу сейчас начало двадцатого века. Где-то между
шестым и четырнадцатым годом.
— Абсолютная чепуха, — возразил капитан.
— Однако же мы все видели своими глазами. И Новую Зеландию в лесах, и
пустынную Антарктиду, и этот лайнер, наконец...
— Мало ли что видели, но при чем здесь начало двадцатого века, как мы
могли в нем оказаться?
— Возможно, мы попали в космосе в какую-то петлю времени, — оператор
захлопнул альбом, — иного объяснения быть не может. Если только что-то не
случилось с нашими мозгами.
— Более ста лет до нашего старта, — застонал штурман и опустился в
кресло.
Ошеломляющая новость мигом облетела всех, и они опять собрались в рубке
и опять, на этот раз все, смотрели на проплывающие внизу континенты, на белые
шапки полюсов; молодежь шутила, что старики на радостях хлебнули и им мерещится
бог знает что. Но когда корабль перешел на максимально низкую орбиту, когда все
увидели незнакомые города, обильные леса, почти пустые океаны, то шутки и смех
стихли. Разум отказывался признавать то, что видели глаза, и все еще теплилась
надежда на розыгрыш, на неисправность приборов, все еще смертельно хотелось
домой, а не в этот, очень знакомый, но все-таки совершенно чужой мир.
— Будем садиться, — решил капитан.
— Куда?
— Не все ли равно. Хотя бы сюда, — он ткнул пальцем в появившуюся
картину, — здесь все-таки наша родина.
Они сели на огромной лесной поляне, в тридцати километрах от
неизвестного им городка. Солнце стояло высоко в зените, было жарко, они лежали в
густой высокой траве, подавленные тишиной, спокойной неброской красотой этого
мира и волшебными, дурманящими, давно забытыми запахами.
— Какой, однако, воздух, голова кружится, — штурман привстал на секунду
и снова рухнул на землю.
Когда прошло первое оцепенение, они разбрелись по лесу, перекликаясь,
пересвистываясь. Некоторые, стоя на коленях, набивали рот ягодами, другие в
ошалелом нетерпении уходили все дальше и дальше, жадно вглядываясь в каждое
дерево, каждый куст, словно ожидая подвоха и радуясь тому, что ничего не
происходит. Начали возвращаться только к вечеру, и у каждого вернувшегося было
необычное, просветленное выражение лица, как у нашалившего и неожиданно
прощенного ребенка.
И только потом, когда при свете костра стали рассматривать сделанные
сегодня снимки городов и деревень, железных дорог и примитивных аэродромов,
снимки людей и допотопных автомобилей, только тогда они, наконец, поверили в
свое необычное фантастическое приключение и понемногу стали свыкаться с мыслью о
неизбежном.
— Вот, посмотрите, местные солдаты, у них почти такая же форма, какую мы
носили на Эклезиасте, в этих проклятых тропиках. Если мы снова так вырядимся, то
сойдем за воинскую часть.
— Ну, не очень-то и похоже.
— Да какая разница? Кто здесь будет выяснять. Завтра же и попробуем.
Вездеход домчал их до конца леса, почти до первых домов. Его загнали в
овраг и забросали ветками. Солнце уже садилось, когда они, подымая пыль тяжелыми
ботинками, пошли вдоль улочки забавных деревянных домов к центру.
— Тихо! — вдруг сказал кто-то. — Слышите, музыка!
Они свернули на звук к парку и вскоре увидели освещенную газовыми
фонарями эстраду над прудом, ярко блестевшие трубы оркестра, пестро одетую толпу
вокруг.
— Боже мой, танцы! Пойдемте танцевать!
Они пошли, почти побежали туда, и только капитан, слегка отстав и
запыхавшись, кричал им вслед, чтобы они были настороже, чтобы не забывали, что
они солдаты на увольнительной, и не ввязывались ни в какие конфликты. Все
получилось удивительно хорошо, потому что никто не обратил на них особого
внимания, потому что было много девушек, потому что оркестр играл так славно и
такие удивительные мелодии, что все — тревоги, недоумения, боль от рухнувших
вчера надежд — все вдруг отлетело прочь. Они непрерывно танцевали, меняясь
девушками, пили в перерывах ледяной лимонад и, давясь от смеха, ели огромные
куски разноцветной, воздушной ваты.
— Совсем как в детстве, — думалось многим, — хотя это детство наших
бабушек.
А капитан, так и не рискнувший потанцевать, цедил в буфете непривычное
на вкус пиво, беседовал с дородным распорядителем и рассказывал ему, как они
там, в лесу, строят летний лагерь для воинской части.
А потом он спал в вездеходе, добродушно ворчал, когда очередной
возвращающийся прерывал его безмятежный, впервые за столько лет безмятежный сон.
Последний «солдат» пришел уже под утро, сильно навеселе, и они, наконец,
двинулись к кораблю.
На следующий день они снова поехали в городок, снова танцевали, снова
пили, устроили для жителей ослепительный фейерверк из остатка сигнальных ракет,
а штурман, уговорив оркестр, даже спел несколько очень милых песенок, за что
получил в награду бутылку шампанского. Видимо, уже весь городок знал их, и они
знали каждого в лицо, а многих даже по имени. На этот раз несколько человек
вообще не пришло к вездеходу, и утром пришлось снова гонять его к городу, рискуя
быть замеченным.
И в третий день почти все, кроме нескольких человек, погрузились в
машину и умчались, крича на ходу, чтобы их не ждали, они сами завтра-послезавтра
вернутся.
— Еще неделя, — сказал биолог капитану, — и наша команда развалится.
Космические разведчики превратятся в мирных провинциальных обывателей.
— Этого нельзя допустить, — нахмурился врач, — завтра же нужно собрать
людей и объяснить им ситуацию, капитан.
— Их можно понять, — вздохнул тот, — судьба отняла все — близких,
родину, даже свое время, а тут такое место, почти рай. Ведь у нас подобных
уголков уже не осталось. Пусть еще немного порезвятся...
— И все-таки надо собрать...
— Да-да, конечно, только вряд ли завтра, завтра половина не приедет.
Они все собрались лишь через четыре дня и опять сидели в рубке
центрального поста, загоревшие, со спокойными, разгладившимися лицами. У
кибернетика, самого молодого, из кармана торчал букет васильков.
— Дорогие друзья, — встал капитан, — мы должны сейчас решить, что делать
дальше...
— А что тут решать, — радостно улыбаясь, прервал его кибернетик, —
переезжаем в городок, в этот или соседний, с нашими знаниями работа всегда
найдется.
— Какие знания, какая работа, — возразил оператор, — я, например,
сторожем устраиваюсь при местной церкви, у них свой недавно умер.
— Кем бы вы ни устроились, — продолжал капитан, — оставшись здесь, вы
неизбежно воздействуете на будущее, ваши знания, ваша осведомленность о будущем
неизбежно проявятся. Это вызовет неконтролируемые изменения и может привести к
печальным последствиям. Мы не имеем права рисковать, как бы хорошо нам здесь не
было. Это ведь наше будущее.
— И дело не только в этом, — поддержал его врач, — возможно, что те
изменения, которые мы внесем своим появлением, окажутся незначительными и со
временем сгладятся. Вам нравится здешняя жизнь, но ведь вы все знаете, что она
скоро кончится. Через пять лет вспыхнет мировая война, она пройдет и по этим
местам. Миллионы убитых, потом голод, нищета, фашизм, опять война, уже десятки
миллионов жертв, потом рост городов, перенаселенность, гибель природы, ну а
дальше вы сами знаете...
— Тем более мы не должны улетать, давайте разыграем роль пришельцев из
другого мира, обратимся к правительствам всех стран!
— Что ж, на месяц или два мы станем мировой сенсацией, но ничего не
изменим. Что значит жалкая горстка людей в сравнении с теми глобальными силами,
которые уже стоят друг против друга... Историю по желанию изменить нельзя. Хуже
того, нас могут, помимо нашей воли, использовать во зло. Так оно скорее всего и
случится.
— Если мы стартуем, — поднялся штурман, — и двинемся по прежнему
маршруту, есть надежда развязать эту петлю и вернуться уже в наше время,
надежда, правда, небольшая, но, по-моему, это единственно возможный для нас
путь...
Они молча вышли из корабля на поляну, долго смотрели на птиц, летящих
высоко в темнеющем небе, чувствовали тугое теплое дыхание земли, и страх перед
ожидающим их космосом снова начинал шевелиться в душе каждого.
— Если мы улетим, — вздохнул кибернетик, — то для нас, возможно, все
кончится, а если останемся, то снова родимся через каких-нибудь семьдесят лет и
снова будем жить.
Резко подул ветер и стало быстро смеркаться, как будто ночь вдруг
спохватилась и поспешила взять свое.
В шесть утра все находились на своих постах. Капитан подал команду, и в
абсолютной тишине стало слышно, как в реакторной громко запели ожившие
электромоторы, подымающие многотонные блоки замедлителей. Но тут штурман увидел,
как из леса выскочила допотопная двуколка, запряженная мощным крестьянским
битюгом с большой гривой, и устремилась к кораблю. Стоящий в ней парень начал
описывать круги вокруг ракеты, восхищенно рассматривая ее огромное серебристое
тело.
— Капитан! Можно запускать.
— Нельзя, мы сожжем этого дуралея. Надо его отпугнуть, а то он до вечера
не успокоится.
Резко взвыла сирена, лошадь дернулась было, но парень сильнее натянул
вожжи, и она, успокоившись, опять пошла по кругу. Потом остановилась. Парень,
сложив руки рупором, стал что-то кричать.
— Всем отбой! Штурман, откройте панорамный люк, выясним, что ему надо и
когда он уберется.
— Тебе чего, приятель? — высунулся штурман.
И все, находящиеся в рубке, услышали крик: «Скажите, это ведь
«Меркурий-IV», не так ли?»
— Штурман, врач, быстро наружу, выясните, что это он болтает! Впрочем, я
с вами.
Парень узнал их и радостно замахал руками:
— Так это ваш корабль? Вы что, улетать собрались?
— Ты откуда знаешь наш класс?
— У меня дома есть альбом старинных кораблей, — гордо ответил тот, — я
его с детства наизусть знаю, и больше всего мне нравятся «Меркурий» и
«Титаны»...
— Погоди, погоди, паренек, — перебил его капитан, — в каком году был
выпущен твой альбом?
— Точно я не знаю, но где-нибудь лет за десять до закрытия программы
космических полетов и начала ретро-революции. Да, лет за десять, не меньше.
Штурман опустился на землю и начал смеяться, все громче и громче, пока
не поперхнулся и не забился в судорожном хриплом кашле.
 |
Губин В. Д. |
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.03.2002
О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru
Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/