Различие между общими и единичными терминами может показаться преувеличенным. В конечном счете, могут возразить, единичный термин отличается от общих только тем, что число объектов, относительно которых он истинен, равняется одному, а не какому-то другому числу. Почему числу один уделяется особое внимание? Но в действительности не различие между бытием истинным относительно многих объектов и бытием истинным относительно только одного определяет различие между общим и единичным. Это станет очевидным, как только мы перейдем к рассмотрению производных терминов, таких, как «Пегас», выучиваемых по описанию (§ 3.7), или таких как «естественный спутник земли», составленных из выученных частей. Ведь «Пегас» считается единичным термином, хотя не истинен относительно ни одного объекта, а «естественный спутник земли» считается общим термином, хотя истинен относительно всего одного объекта. Говорят, довольно неопределенно, что «Пегас» — единичный термин, поскольку он нацелен (purports to) указывать на один-единственный объект, а «естественный спутник земли» — общий термин, поскольку единичность его референции им не подразумевается (purported in the term). Такие разговоры о цели — всего лишь образный способ намекнуть на различные грамматические роли, играемые единичными и общими терминами в предложениях. Общий и единичный термины правильно можно различить только по их грамматическим ролям.
Основополагающее сочетание, обнаруживающее различие ролей общего и единичного терминов, — предикация: «Мама есть женщина» или, схематически, «a есть F» (‘a is an F’), где «a» обозначает единичный термин, а «F» — общий. Предикация соединяет общий термин с единичным, образуя предложение, истинное или ложное в соответствии с истинностью или ложностью общего термина относительно объекта, если таковой имеется, на который указывает единичный термин.
Поскольку в этой книге нас интересует механизм референции, естественно, что предикация и связанное с ней грамматическое различие между общими и единичными терминами должны иметь для нас серьезное значение. Что касается грамматических различий между существительным, прилагательным и глаголом, то это — случай прямо противоположный. Здесь тоже имеют место различия грамматических ролей, с которыми связаны различия словесных форм; но так случилось, что разделение ролей на те, что требуют формы существительного, те, что требуют формы прилагательного, и те, что требуют глагольной формы, имеет мало отношения к вопросу о референции. Наше исследование, следовательно, можно упростить, рассматривая существительное, прилагательное и глагол просто как возможные формы общего термина.
Таким образом, лучше описывать предикацию с помощью нейтрального логического схематизма ‘Fa’, понятого как обозначение не только ‘a is an F’ (где ‘F’ обозначает существительное), но также — ‘a is F’ (где ‘F’ обозначает прилагательное) и — ‘aFs’ (где ‘F’ обозначает непереходный глагол)14. Предикация без различия иллюстрируется как высказыванием: «Мама есть женщина», так и: «Мама большая», и: «Мама поет». Общий термин предицируется или занимает то, что грамматики называют предикативной позицией; и он может иметь форму прилагательного или глагола с тем же успехом, что и существительного. Даже глагол можно считать основополагающей формой для предикации в том отношении, что глагол входит в предикацию без вспомогательных средств — ‘is’ или ‘is an’.
Связку ‘is’ или ‘is an’ можно, соответственно, объяснить просто как префикс, служащий для изменения формы общего термина в предикативной позиции — из формы прилагательного или существительного в глагольную форму. ‘Sings’ («поет»), ‘is singing’ («[сейчас] поет») и ‘is a singer’ («является певцом»), таким образом, все исходно являются глаголами и взаимозаменимы, если отвлечься от некоторых тонкостей (§ 5.4) идиом английского языка. Напротив, ‘-ing’ и ‘-er’6* — суффиксы, служащие для изменения глагольной формы общего термина на форму прилагательного или существительного, чтобы он мог занимать различные другие позиции, помимо предикативной (§§ 21—23); a ‘thing’ и ‘-ish’7* — суффиксы, служащие для преобразования прилагательных в существительные и наоборот15.
Прилагательные в английском формально сходны с массовыми существительными тем, что мы не можем применить к ним ни неопределенный артикль (‘an’), ни окончание множественного числа. Прилагательные с кумулятивной референцией (§ 3.3) даже играют двойные роли как массовые существительные — например, в случаях, когда говорят «Красное — это цвет» или «Добавь немного красного». В подобных случаях английский язык содействует нам, высвечивая различие между существительным и прилагательным. Но в целом мы должны иметь в виду, от какого именно существительного не требуется отличать некое прилагательное. Существительные, которые таким путем следует приравнять к прилагательным «красный», «деревянный» и «сферический», — это «красный цвет», «дерево» и «сфера», а не «краснота», «деревянность» и «сферичность». Эти последние представляют собой нечто особое: абстрактные единичные термины (§ 3.9). В целом правильный существительный термин, хотя и не самый короткий, можно получить из прилагательного путем присоединения к нему слов «вещь» (‘thing’) или «штука» (‘stuff’).
Теперь вернемся к различию между общим и единичным терминами, как оно прояснено их ролями в предикации. Амбивалентность массовых терминов в отношении этого различия в предикации ясно видна. Ведь массовый термин, как выяснилось, входит в предикацию иногда после связки «есть» (‘is’), как общий термин в форме прилагательного, а иногда — перед связкой «есть», как единичный термин. Проще всего, похоже, будет считать его, соответственно, общим термином при употреблении после связки «есть» и единичным термином при употреблении перед связкой «есть».
Примеры употребления массовых терминов после «есть»: «Эта лужа есть вода», «Этот белый кусок есть сахар», «Остальной груз есть мебель». Не будем останавливаться на составных единичных терминах «эта лужа», «белый кусок», «остальная часть груза»; они — тема следующего раздела. Сейчас же нас больше интересует предикативное употребление массовых терминов. Можно рассматривать массовые термины в этих контекстах как общие термины, читая их так: «есть вода», «есть сахар», «есть мебель» — фактически как «есть немного воды», «есть кусочек сахара», «есть набор мебели». В целом массовый термин в предикативной позиции можно рассматривать как общий термин, истинный относительно каждой части того, о чем идет речь, за исключением лишь тех частей, которые слишком малы, чтобы их можно было подсчитать. Так, «вода» и «сахар» в роли общих терминов истинны относительно каждой части мировой воды или сахара, вплоть до отдельных молекул, но не атомов; а «мебель» в роли общего термина истинен относительно каждой части мировой мебели, вплоть до отдельных стульев, но — не ножек и шпинделей.
В высказываниях «Вода — жидкость» (‘Water is a fluid’), с одной стороны, и «Вода жидкая» (‘Water is fluid’) и «Вода течет» (‘Water flows’) массовый термин во многом равен единичному термину в высказываниях «Мама большая» (‘Mama is big’) или «Агнец — это барашек» (‘Agnes is a lamb’). Массовый термин в позиции субъекта ничем не отличается от таких единичных терминов, как «мама» и «агнец», пока рассредоточенный материал, который он именует, не исключает приписывания ему статуса единичного разделенного на части объекта. Несомненно, первые применения ребенком механизма общего и единичного терминов зависят от заметного единства чего-либо, различимого по контрасту с фоном, но со временем он осваивает не столь зримо связанные сущности; конечно, нам — взрослым, — ретроспективно описывающим поведение терминов, нет причин колебаться, говоря о воде как о едином, хотя и рассредоточенном объекте — водной части мира. Даже самый плотный объект, за исключением элементарной частицы, имеет рассредоточенную подструктуру, когда дело доходит до физических фактов. Мы можем исследовать термин «вода» этим утонченным способом, не навязывая тому, кто его употребляет, никакой рефлективной семантики; для правильности нашей содержательной семантики достаточно того, что он употребляет термин «вода» в позиции субъекта примерно так же, как термины «мама» и «агнец».
Точно так же массовое существительное «красный цвет» в позиции субъекта можно понимать как единичный термин, именующий рассредоточенную совокупность красной субстанции. «Цвет» становится общим термином, истинным относительно каждой из множества таких рассредоточенных совокупностей.
Не стоит воображать, что, допуская рассредоточенные конкретные объекты, мы легко сводим все разнообразия к единствам, все общности к единичностям. Это не так16. Помимо мировой воды как совокупного рассредоточенного объекта остаются разные его части — озера, водоемы, капли и молекулы; и, выделяя такие типы частей при быстром упоминании, мы по-прежнему обычно нуждаемся в общих терминах — «озеро», «водоем», «капля», «молекула воды». Трактовка термина «вода» как имени отдельного рассредоточенного объекта не имеет целью побудить нас отказаться от общих терминов и множественности референции. Рассредоточенность — это в действительности несущественная деталь. Общие термины в той же мере нужны для выделения частей (рук, ног, пальцев, клеток) нерассредоточенного объекта (мамы), как и для выделения частей рассредоточенного объекта — воды. Рассредоточенность — это одно, многообразие референции — другое. Понимание рассредоточенного объекта как отдельного объекта редуцирует категорию массовых терминов к категории единичных терминов, но оставляет нетронутым деление на единичные и общие термины.
Если массовые термины, стоящие перед связкой, таким образом, путем введения рассредоточенных объектов ассимилируются к единичным терминам, то сама собой возникает идея продвинуть искусственность еще на шаг вперед и рассматривать как единичные термины также и массовые термины, стоящие после связки. Может показаться, что есть возможность это сделать, реконструировав связку (‘is’) в таком контексте, как «есть часть. . . » (‘is part of). Но так ничего не получится, поскольку есть слишком маленькие части воды, сахара и мебели, чтобы считаться водой, сахаром, мебелью17. Более того, то, что слишком мало, чтобы считаться мебелью, не слишком мало, чтобы считаться водой или сахаром; таким образом, необходимое ограничение нельзя представить в виде какого-либо общего приспосабливания «есть» или «есть часть. . . »; скорее следует оставить за некоторыми массовыми терминами, понятыми как общие термины, функцию разделения референции. Лучше всего согласиться с определенной разносторонностью массовых терминов и рассматривать их как единичные термины в позициях субъекта, как общие — в предикатных18.
Разносторонний характер массовых терминов в действительности распространяется еще дальше. Мы уже отмечали в § 3.3, что даже обычный общий термин, такой, как «яблоко» или «барашек», может иметь двойника в виде массового термина. Всего же, таким образом, «барашек» имеет не два, а три способа употребления. В высказывании «Барашек в дефиците» он фигурирует как массовый термин, употребленный как единичный термин, именующий рассредоточенный объект — мировое мясо барашка. В высказывании «Агнец — это барашек» он фигурирует как общий термин, истинный относительно каждого юного представителя вида Ovis aries. Наконец, в высказывании «Коричневое мясо — это барашек» он фигурирует как массовый термин, употребленный как общий термин, истинный относительно каждой части или рассредоточенного количества мяса барашка. Постоянство формы слова «барашек» при выполнении этих трех функций напоминает состояние ребенка перед тем, как он обучился обращаться с разделенной референцией общих терминов. Хотя его обучение разделенным референциям революционно, язык до этого момента и язык после него составляют неразрывное целое; и благодаря этому первичные слова сохраняют разветвленные употребления. Более того, и это является образцом, даже слова, приобретенные после обучения разделенным референциям, по аналогии сохраняют неизменную форму для трех функций. Но различие рассматриваемых функций много для нас значит, как бы плохо оно ни отражалось в словарных формах. Не следует колебаться, ни проводя различия, если они проясняют наши затруднения, ни взирая на то, что они не отражены живо в идиоме английского языка, ни отказываясь от различий, если они не решают наших затруднений, несмотря на то что идиома Английского языка создает о нем преувеличенное впечатление.
14 Во многих работах по логике, включая мои собственные, ‘Fa’ скорее используется для обозначения любого вида предложений, включающих ‘a’, независимо оттого, собраны ли другие части, помимо ‘a’, в общий термин или нет. Но в этой книге я буду употреблять это выражение иначе, кроме тех случаев, которые я особо оговорю.
15 Эту тему развивал Пеано в работах 1912 и 1930 гг. См. его работу “Opere Scelte”, vol.2, pp. 458 ft, 503 ff.
16 О действенности и границах этого инструмента как средства редуцирования универсалий к единичностям см.: Goodman. Structure of Appearance, pp. 155 f., 203 ff., и мою работу: From a Logical Point of View, pp. 68—77.
17 См.: Goodman. Structure of Appearance, p. 48. Термины в его терминологии не являются разрезающими.
18 Здесь я следую Льюису (Modes of Meaning, p. 239), но только частично.