2.9 Аналитические гипотезы

Для начала мы предположили, что наш лингвист наблюдал за высказываниями аборигена и сопутствующими им обстоятельствами пассивно, а затем выборочно проверял аборигенные предложения на согласие и несогласие с ними при изменяющихся обстоятельствах. Суммируем возможные результаты таких действий. (1) Могут быть переведены предложения наблюдения. При этом остается неопределенность, но это — нормальная индуктивная ситуация. (2) Могут быть переведены истинностные функции. (3) Могут быть опознаны стимульно аналитические предложения, а также — предложения противоположного типа, «стимульно противоречивые», вызывающие безапелляционное несогласие. (4) Могут быть разрешены, если возникают, вопросы внутрисубъектной стимульной синонимии аборигенных ситуативных предложений даже не из числа предложений наблюдения, но сами эти предложения не могут быть переведены,

И как же лингвисту выйти за эти рамки? В общих чертах, следующим образом. Он разделяет услышанное на повторяющиеся сегменты удобной для него краткости и на этом основании составляет список аборигенных «слов». Некоторые из них он гипотетически приравнивает к английским словам и фразам так, чтобы они отвечали условиям (1) — (4). Таковы его аналитические гипотезы, как я их называю. Их соответствие условиям (1) — (4) в идеале должно быть следующим. В число переводов предложения, производного от аналитических гипотез, должны включаться те, что уже установлены по условию (1); они должны соответствовать предварительному переводу истинностных функций, полученному по условию (2); они должны ставить в соответствие стимульно аналитическим или стимульно противоречивым, по условию (3), предложениям такие предложения английского языка, которые также являются стимульно аналитическими или стимульно противоречивыми; и они должны переводить стимульно синонимичные, по условию (4), пары предложений такими предложениями английского языка, которые так же являются стимульно синонимичными.

Аналитические гипотезы, какими бы пробными они при этом ни были, начинают появляться задолго до того, как закончена работа, предписанная методами (1) — (4), и они помогают направлять выбор примеров для исследования этими методами. Это существенно для метода (4), поскольку без косвенных подсказок со стороны аналитических гипотез, очевидно, никак нельзя сказать, какие пары предложений, не являющихся предложениями наблюдения, следует испытать на внутрисубъектную стимульную синонимию.

Наш рецепт более чем схематичен. Если аналитические гипотезы предлагают какую-либо банальность английского языка в качестве перевода какого-либо аборигенного устойчивого предложения, обнаружение того, что последнее также вызывает общее и незамедлительное согласие среди аборигенов, окажет поддержку этим гипотезам, даже если ни соответствующее предложение английского языка, ни аборигенное не являются вполне стимульно аналитическими. При более реалистичном подходе допустимы степени приближения к стимульной аналитичности, так же как и степени наблюдаемости. В любом случае от аналитических гипотез не требуется безоговорочно, чтобы они согласовывались с условиями (1) — (4) применительно к каждому примеру; чем аккуратнее аналитические гипотезы, тем большую следует проявлять терпимость.

Если аборигенное предложение, разделяемое всем сообществом с твердостью, которую не может поколебать никакой стимульный образец приемлемой длительности, переводится как «Все кролики — перевоплотившиеся люди», следует проявлять терпимость. Ведь переводчик вправе переводить стимульно аналитическое аборигенное предложение предложением английского языка, не являющимся стимульно аналитическим. Я думаю, такой образ действий придает подобному переводу вполне правильный смысл: смысл резкого отклонения, которое может быть принято только в том случае, если во избежание его потребуется, предположительно, принять гораздо более сложные аналитические гипотезы. Действительно, чем абсурднее или экзотичнее приписываемые людям верования, тем подозрительнее мы вправе относиться к переводам; миф о дологическом человеке указывает лишь на крайний случай30. Для теории перевода банальные сообщения — это дыхание жизни.

Читатель может попытаться вывести из стимульной аналитичности лучшее понятие аналитичности, отображая предложения, подобные аборигенному предложению о перевоплощении, воспользовавшись следующим критерием: посредством косвенных соображений они переводятся предложениями другого языка, не являющимися стимульно аналитическими. Однако этот критерий иллюзорен, поскольку он зависит от аналитических гипотез, которые, как подчеркнуто на последующих страницах, не являются определенными функциями языкового поведения.

Вернемся теперь к аналитическим гипотезам с целью более неторопливого рассмотрения их формы и содержания. Они не всегда имеют форму уравнения. Нет нужды настаивать на том, что аборигенное слово должно быть непосредственно приравнено к какому-либо английскому слову или фразе. Могут быть установлены определенные контексты, в которых слово должно переводиться одним способом, и другие контексты, в которых слово должно переводиться по-другому. На форму уравнения могут влиять дополнительные семантические инструкции ad libitum. Поскольку нет общего позиционного соответствия между словами и фразами одного языка и их переводами на другой, некоторые аналитические гипотезы нужны также для объяснения синтаксических конструкций. Это обычно описывают с помощью вспомогательных терминов для разных классов аборигенных слов и фраз. Взятые вместе, аналитические гипотезы и вспомогательные определения конституируют аборигенно-английские (Jungle-to-English) словарь и грамматику лингвиста. Их форма не материальна, так как их цель — не перевод слов или конструкций, а перевод когерентного дискурса; отдельные слова и конструкции обращают на себя внимание только как средства достижения этой цели.

Тем не менее есть причина привлечь особое внимание к простой форме аналитической гипотезы, приравнивающей аборигенное слово или конструкцию к гипотетическому английскому эквиваленту. Ведь гипотезы должны придумываться, а типичный случай придумывания — это случай, когда лингвист постигает параллелизм функций между каким-либо составляющим фрагментом переводимого целого аборигенного предложения и каким-либо словом — компонентом перевода этого предложения. Только каким-то таким способом мы вообще можем объяснить чье-либо решение радикально переводить некий аборигенный оборот речи на английский как окончание множественного числа или как предикат тождества «=», или как категориальную копулу, или как любую другую часть нашего родного аппарата объективной референции. Только путем такой непосредственной проекции предшествующих языковых привычек лингвист может вообще найти в аборигенном языке общие термины или, найдя их, поставить их в соответствие своим собственным; стимульных значений никогда не бывает достаточно для определения даже того, какие слова являются терминами, если таковые вообще имеются, и в еще меньшей степени — для того, чтобы определить, какие термины совпадают по объему.

Метод аналитических гипотез — это способ катапультироваться в аборигенный язык, получив импульс от родного языка. Это — способ прививки экзотических побегов на старый знакомый куст (если вспомнить заключительную метафору § 1.2), пока еще что-то, кроме экзотики, попадается на глаза. С точки зрения теории перевода значений самое примечательное в аналитических гипотезах — то, что они подразумевают больше, чем любая аборигенная диспозиция речевого поведения. Проводя аналогии между предложениями, поддающимися переводу, и другими, они расширяют рабочие границы перевода за те границы, в которых может существовать независимая очевидность.

Не то чтобы методы (1) — (4) сами по себе охватывали все доступные данные. Ведь мы помним, что утверждали подобное только в отношении лингвиста, для которого сбору данных предшествовала проверка аборигенных предложений, задаваемых в виде вопросов, на согласие и несогласие при изменяющихся обстоятельствах. Лингвист может расширить свои основания, как отмечалось в § 2.5, став двуязычным. Пункт (1) тогда расширится следующим образом: (1’) все ситуативные предложения могут быть переведены. Пункт (4) опускается как излишний. Но даже наш двуязычный лингвист, если он создает переводы, не предусмотренные условиями (1’) — (3), необходимо делает это с помощью метода аналитических гипотез, какими бы бессознательными они ни были. Так, предположим для начала нереальное: что, изучая язык аборигенов, двуязычный лингвист оказался в состоянии симулировать ситуацию ребенка до такой степени, чтобы не принимать в расчет свое прошлое знание языков. Тогда, если он в конце концов, как двуязычный лингвист, вернется к своему проекту аборигенно-английского разговорника, он должен будет проектировать аналитические гипотезы во многом так, как будто его английская личность является лингвистом, а его аборигенная личность — информатором; различия состоят только в том, что он может интроспективно наблюдать свои эксперименты вместо того, чтобы ставить их, что он может изнутри отслеживать связи ситуативных предложений, не являющихся предложениями наблюдения, и что он будет склонен видеть в своих аналитических гипотезах очевидные аналогии в случаях, когда он вообще их осознает. Однако истина, разумеется, такова, что он не мог бы точно симулировать ситуацию ребенка, обучаясь языку аборигенов, но на протяжении всего обучения прибегал бы к помощи аналитических гипотез; таким образом, на практике эти элементы оказались бы неразделимо смешанными. Из-за этого обстоятельства и ускользающей природы интроспективного метода мы отталкивались, теоретизируя о значении, от более примитивной парадигмы: согласно ей лингвист наблюдает за информатором, как за живым помощником, а не «проглатывает» его предварительно.

Каковы бы ни были детали его приемов толкования переводов слов и синтаксических парадигм, законченный лингвистом аборигенно-английский словарь приносит чистый доход в виде бесконечной семантической корреляции предложений: неявного определения английского предложения или различных приблизительно взаимозаменяемых английских предложений для каждого из бесконечного множества возможных предложений аборигенного языка. Большинство семантических корреляций за пределами зоны, где возможна независимая очевидность перевода, поддерживается только аналитическими гипотезами. То, что такие неверифицируемые переводы не терпят неудач, нельзя рассматривать как прагматическое свидетельство в пользу хорошей лексикографии, поскольку неудача здесь невозможна.

Так, вспомним § 2.6, где мы видели, что стимульное значение не может служить основанием решения вопроса, какому из терминов: «кролик» или «неотъемлемая часть кролика» — наряду со многими другими считаться переводом «гавагай». Если, согласно аналитической гипотезе, мы принимаем «есть то же самое» как перевод некой конструкции в аборигенном языке, мы на этом основании можем перейти к опросу нашего информатора относительно одинаковости гавагаев в разных случаях и таким образом заключить, что гавагаи — это кролики, а не их неотъемлемые части. Но, если вместо этого мы принимаем «есть неотъемлемые части одного и того же животного» в качестве перевода той же аборигенной конструкции, мы из того же самого последующего опроса нашего информатора заключим, что гавагаи — это неотъемлемые части кроликов. Можно предполагать обе аналитические гипотезы. Обе, несомненно, можно приспособить посредством компенсаторных вариаций аналитических гипотез, касающихся других оборотов речи, ко всем независимо открываемым переводам целых предложений и, конечно, ко всем речевым диспозициям всех рассматриваемых говорящих, так, чтобы равным образом всем им соответствовать. И все же для несметного числа аборигенных предложений, не проверяемых независимо и не удовлетворяющих условиям (1’) — (3), можно ожидать получить радикально различающиеся и несовместимые английские переводы в этих двух системах.

Затруднительно привести реальный пример двух таких соперничающих систем аналитических гипотез. Известные языки известны посредством единственных в своем роде систем аналитических гипотез, сформированных традицией или рожденных в муках единичными профессиональными лингвистами. Разработка отличающейся системы потребовала бы дублирования всего перевода без помощи даже обычных подсказок со стороны переводчиков. Стоит только задуматься о природе возможных данных и методов, чтобы оценить существующую неопределенность. Предложения, переводимые непосредственно благодаря независимым данным стимуляции, редки и должны удручающе недоопределять аналитические гипотезы, от которых зависит перевод всех последующих предложений. Проецировать такие гипотезы на не независимо переводимые предложения — значит в конечном счете неверифицируемым образом приписывать наше чувство языковой аналогии аборигенному сознанию. И даже диктат нашего собственного чувства аналогии не склонил бы нас к какой-либо внутренней уникальности; использование того, что первым приходит на ум, создает атмосферу определенности там, где правит бал свобода. Не может быть никаких сомнений в том, что конкурирующие системы аналитических гипотез могут полностью соответствовать всей совокупности речевого поведения и в той же степени могут соответствовать всей совокупности диспозиций речевого поведения и все же предполагать взаимно несовместимые переводы бесчисленных предложений, невосприимчивых к независимому контролю.

30 Об этом мифе и принципе снисходительности см. § 2.7.