Владимир Радкевич. "Под звездами". Лирика.
Пермское книжное издательство, 1964.
2 Mb, DjVu, 600 dpi.
Сканирование и обработка:
Kis.
Ссылки:
ifolder.ru или
rapidshare.com.
Краткая официальная биография автора.Радкевич Владимир Ильич (24.04.1927, г. Белый Смоленской обл. – 07.06.1987, Пермь), поэт, создавший в своем творчестве одически возвышенный, «официальный» образ Прикамья. Окончил историко-филологический факультет ПГУ (1949). Работал инспектором обл. отдела культуры, зав. сельским клубом, литсотрудником в газетах, корреспондентом пермского радио. Печататься начал в 1947. Член Союза писателей СССР (1959). Награжден орденом Дружбы народов (1987), Почетной грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР. Автор книг: «Добрый путь» (Пермь, 1951); «Разговор о счастье» (Пермь, 1955); «Просека к солнцу» (Пермь, 1958); «Под звездами» (Пермь, 1964); «Уральская лирика» (Пермь, 1968; М., 1982), «Камский мост» (Пермь, 1972), «Избранное» (Пермь, 1977), «Равновесие» (Пермь, 1984), «Приближение к Уралу» (Пермь, 1987), «Слово» (Пермь, 1992) и др. [Инф.: Писатели Пермской области. Пермь, 1996]
Еще немного о поэте.Пермский поэт Ф. С. Востриков так пишет о В. И. Радкевиче: "…Пожалуй не рождала Пермская земля такой силы и пронзительности поэта, как Радкевич… Поэт стихи не придумывал, не изобретал, не высасывал из пальца. Он переживал стихи, переживал, как радость и горе, как любовь и ненависть, как смерть и жизнь. Этому нельзя научить. Такой незаурядный талант - от Бога". (Из писем и воспоминаний о В. И. Радкевиче // Радкевич В. И. Вечность нас пригласила в гости: стихи. - Пермь, 2007. - С. 344-345).
И еще один текст. К сожалению, я не знаю, кто его написал. Я нашел его в интернете несколько лет назад, ссылки не осталось, а остался лишь текстовый файл.
Цитата:Я не знаю, есть ли на свете Бог, но жизнь зачастую справедливее самого сурового людского суда. Никак не могу отвязаться от одной такой вот истории.
Был в Перми замечательный местный поэт, Владимир Радкевич. Его называли уральским Есениным; по сути, это был локальный представитель так называемой тихой лирики, в русле которой тогда плыли Рубцов, Кузнецов и прочие поэты, конкурирующие с обласканными властью представителями гражданской позии, вроде Евтушенко.
Радкевич не был непризнанным талантом; он был членом союза писателей, издавался, печатался, получил отдельную квартиру, и, в общем, по воспоминаниям современников, в жизни был человеком крайне непритязательным и скромным. Может быть, ... именно потому и стал жертвой тогдашних критиков — падальщиков от литературы.
В Москве и Ленинграде можно было дискутировать, оспаривать обвинения, воспарять над косностью, делать себе скандальную славу полузапрещённого придворного глашатая; в провинции, да ещё и в закрытом городе, где слово обкома было законом, небольшая публикация — за неимением специализированной прессы — в центральной областной газете (а все центральные областные газеты тогда были органами обкома КПСС) неминуемо влекла за собой реакцию вроде той, что была в тридцатые годы.
То есть негласный запрет на публикации, опала, журящее похлопывание партийных работников по плечу... Невыносимое для истинного поэта наказание. И, главное, незаслуженное: критик был очень плохой, а Радкевич был поэт очень хороший, это я с высоты прошедшего времени могу сказать наверняка, тем более что в этой области я специалист какой-никакой.
Годы шли, опала постепенно нивелировалась, опять же заступничество коллег по цеху (писательская организация в Перми тогда была очень сильной), да и хорошие стихи тогда всегда были востребованы; горечь незаслуженной обиды, конечно, не прошла, да и отношение власти уже не могло быть прежним, однако Радкевича снова стали печатать, и история вроде бы забылась. Критик тот жил себе да поживал, в ус не дул, растил детей, и если ему вдруг поминали надломленную судьбу ни в чём не повинного поэта, с пеной у рта доказывал, что он был прав, и что никому такой поэт и даром не нужен. Что, в общем, прав он был в своей критике разгромной.
И вот вдруг случается так, что призывают у этого критика сына в советскую армию. И отправляют его охранять наши южные рубежи. И там, в силу напряжённой политической ситуации, случается на границе перестрелка, и сын этого критика при охране государственной границы СССР в мирное время погибает смертью героя. Получает, конечно же, правительственную награду посмертно, едет в родной уральский город в цинковом гробу (это ещё до Афганистана было), и возвращают родителям погибшего героя его личные вещи: скромный солдатский чемоданчик.
Открывает отец в безутешном горе чемоданчик, разбирает нехитрый солдатский скарб, и находит где-то среди всего этого ободранную тетрадь в клеточку, в клеёнчатой обложке, 96 листов, 40 копеек ценою. И в этой тетради почерком его мальчика аккуратно переписаны лирические стихи пермского поэта Владимира Радкевича.
Самое тяжёлое в этой истории то, что поседевший от горя отец пошёл просить прощения, и узнал, что Радкевич давным-давно его простил. Это он перенёс, по воспоминаниям, сложнее всего.
Вот после таких вот историй отрицать существование Бога уже не так легко, как кажется.